Вампиры [Vampire$] (ЛП) - Стикли Джон

Но слишком поздно.

Дверь древней террасы и все эти замки и засовы и подлые провода были ему нипочем. Дверь легко сдалась под его когтями и, Да! Внутри боль возросла, намного, намного, возросла. Но он призвал свою Волю. Он призвал свою Ненависть. И он прошел через стародавнюю комнату. Спотыкаясь, да. С болью, да. Огромная тяжесть навалилась на него.

Но затем он оказался у постели и там! Перед ним! Фигура Болезни-Феликс, настолько самодовольный и безопасный в этих простынях.

И он сорвал простыни, хотя и был в агонии, и обнажил фигуру и навис над ней и вскричал, — Феликс! Фееееликсссс! Я пришел за тобой!

Но лицо обращенное к нему было лицом старца…

— Нет! Нееет! — выкрикнул он.

И Старец заговорил, его голос был нежным и грустным, — Джек… Сын мой! Мой бедный сын.

И морщинистая рука, так мягко погладила его щеку…

Пламя полыхнуло сквозь его лицо и череп и вниз по его позвоночнику, прежде чем охватило все его тело. Его вопль боли был невообразимым. Пламя охватило его и взвилось и поглотило его, Поглотило его, запустило его словно ракету, рикошетившую о стены и потолки, и все те места, к которым прикоснулась его душа, никогда не смогут быть полностью очищены…

И затем крик прервался. И пламя сгустилось и вскипело в центре комнаты.

Затем оно выстрелило и исчезло из поля зрения где-то вверху.

Человек долго смотрел на пятно на потолке, туда где погасло пламя. И только когда он наконец отвел глаза, он понял, что плачет.

И заметил молодого Стрелка стоящего в дверном проеме, с запретным пистолетом в руке.

— Как ты узнал? — спросил он.

Лицо Феликса было мрачным, когда он засовывал в кобуру Браунинг.

— Это то, что сделал бы я.

ЭПИЛОГ

Команда Феликса

Молодой человек, сидящий рядом с ним, наслаждаясь садами, какое-то время молчал.

— Ты здоров? — спросил его человек.

Феликс взглянул на человека и слегка улыбнулся, прежде чем отвести взгляд.

— Я просто размышлял… Это никогда не закончится, не так ли?

Человек промолчал. Что он мог ответить?

Ибо, конечно, это не закончится. Не на этой планете. Это закончилось бы для этой смелой молодой души, сидящей рядом с ним. Но не очень хорошо. Это одна из великих трагедий.

Ибо этот Человек полюбил этого Феликса. Он полюбил — общаться — с ним. Верховный Понтифик не привык к тому, чтобы — общаться — с кем угодно, кроме глав государств. Ему очень понравилось.

Феликс получил все, что он хотел. Дюжину священников, рекрутированных со всего света, все сильные, все смелые, все преданные. Он получил затребованного им епископа, епископа-Американца, который даже сейчас ждал их в Бразилии, где Команда будет проходить первые тренировки в течение месяца.

Раздался раскат счастливого смеха и оба обернулись к его источнику.

Несколько сестер пришли посмотреть кольцо молодой новобрачной. Это вряд ли соответствовало обетам бедности, разумеется, но Человек полагал, что каждая из сестер в Риме нашла возможность прийти и посмотреть хотя бы раз.

Как она прекрасна, подумал Человек, увидев, как гордо она его демонстрировала.

Еще раз раздался смех, и затем злобное верещание, когда другой молодой Американец, которого называли Кот, высказал комментарий, который двое мужчин не смогли расслышать.

Без сомнения опять что-то об оттенке, подумал Человек.

Но он был рад даже таким переменам этой тонкой, слабенькой, перепуганной души, вначале прибывшей, сомневающейся, неверующей — подозревавшей всех, кроме своего вождя.

Но теперь посмотри на него! Как он улыбается и шутит и насколько преданны он и Даветт! Трудно поверить, что они не были братом и сестрой.

Человек снова взглянул на Феликса, который все еще смотрел шоу.

Он был прав, что не рассказал другу о Джеке.

Он был прав насчет многого. Хотя и безрассуден.

— Спасибо за кольцо, — проговорил Феликс внезапно, почти застенчиво.

Человек кивнул. Это был древний камень, триста лет он пылился в сокровищнице Ватикана. Теперь он сиял на пальце новобрачной, как и следовало ожидать.

— И спасибо, — добавил Феликс с чем-то большим, чем небольшое замешательство, — за то, что поженили нас.

Человек улыбнулся.

— Это доставило нам удовольствие, — промолвил он искренно.

И это воистину было так. Его помощники не поняли его удовольствия, так как Феликс, в последнюю секунду, отказался принять веру Церкви. Ко всеобщему изумлению, Человек отказался от этого требования и провел церемонию персонально.

Он должен признать, что это ужасно забавно, это — дело чести — молодого Американца. И он улыбался всякий раз, думая об этом.

Что это за Американская фраза? Как это быть — «немного беременным»?

Ибо молодой воин был обращен. Он просто отказался признать это.

Помощник появился в дверях у входа на террасу, глядя на него выжидающе. Человек знал, зачем тот явился, чтобы напомнить ему о его запланированных обязанностях на тот день. Но Человек не хотел уходить, пока остальные не сделали это. Это был последний день, последние часы под его личной опекой. И…

И боюсь ли я никогда не увидеть их вновь? Или я боюсь собственного чувства вины, когда они уходят?

Но нет. Он ничем не мог помочь им больше. Он не мог кричать с кровель о своем положении. Он не мог объявить миру, что он — и они, и жертвы — знали, что это так.

Он не смог объяснить это молодому воину. Он попытался рассказать ему о долгом, трудном пути Матери-Церкви, o ужасной трагедии, если они вернутся, или даже будут осознанно развернуты, к тем темным, Темным Векам.

Ибо не так много вампиров. Не настолько. И вскоре, с силой познания мира, не осталось бы ни одного. И это было-бы, как настаивал молодой воин, великим благом.

Но что потом? Когда каждый священник осмеливался и чувствовал себя вправе видеть зло повсюду? Не думать об охоте на ведьм других властей, когда границы закона — временно — отменяются.

Человек молился и печалился каждую ночь из-за жертв Зверя.

Он не хотел молиться и печалиться из-за невоздержанности человека, который невольно делал дело Зверя для него.

Он попытался донести кое-что из этого. Но молодой воин был глух.

— Козел отпущения — и — морская свинка — было его горьким гонораром.

И, конечно, он был прав.

Но я прав, тоже, разве нет, Господи?

Пожалуйста, потом, помоги мне перенести потерю этого смельчака!

— Когда ты уезжаешь, сын мой? — спросил Человек.

Феликс пожал плечами и встал.

— Как только придет ваш человек. Как его зовут?

— Отец Франциско.

— Да уж. Правильно.

Словно в ответ, Отец Франциско вдруг объявился, выбежал на террасу, поцеловал перстень Человека, затем, тяжело дыша, объяснил свое опоздание.

Человек заверил его, что все в порядке. Феликс сделал то же самое, пожимая его руку. Молодой священник выглядел как человек, испытавший облегчение.

Он тоже казался титаном на земле.

Он был выше шести футов пяти дюймов и весил почти триста фунтов с громадными плечами и могучими ногами и огромной мускулистой шеей.

Феликс любезно кивнул ему, затем позвал остальных следовать за ним. Затем он шепнул Франциско идти вперед и обернулся к Человеку. Почти шепотом он спросил.

— Отец, Джек любил тебя, не так ли?

Человек заколебался, промолвил, — Да, он любил.

— А еще он ненавидел тебя, не так ли?

— Да.

Наступила пауза. Молодой человек выглядел больным, выглядел принуждаемым, несчастным. Наконец он проговорил.

— Полагаю, я тоже начну ненавидеть тебя.

Человек не ответил. Что он мог ответить? Конечно, молодой воин скоро его возненавидит.

И, конечно, он был бы вправе.

Не ходи! Хотел он сказать. Но он не сказал этого. Останьтесь и наслаждайтесь моими садами и солнечным светом и своими жизнями!

Но он этого не сказал тоже.

Отче, прости меня!

Толпа собралась у двери на террасу. Много прощальных слов было сказано. Были прощальные улыбки. Прощальные объятия новобрачной. Затем пришло время уходить.